Подслушанный разговор

Однажды в одно весеннее воскресенье, ближе к вечеру, оказался я на пирсе родного яхт-клуба «Корабелки», рядом со спущенными уже на воду шлюпками. Вечер был теплый, почти все работы — закончены. Мой товарищ, с которым мы готовили шлюпки к предстоящей регате, отлучился за «перекусом», и я спокойно расположился поближе к воде.

В лучах вечернего солнца легкая рябь на поверхности воды поблескивала загадочным красноватым светом. Плеск волн о борта шлюпок убаюкивал. И вдруг в этом плеске и поскрипывании кранцев мне послышались едва слышимые голоса. Я прислушался и замер, стараясь не привлекать к себе внимания и не вспугнуть собеседников.

— Ну что, старый, наконец-то промочил свои косточки? Небось, весь рассохся за зиму?

— От старого слышу. И ничего я не рассохся. Я еще крепкий старикан, и смогу пройти еще не один поход. Смотри, как меня любовно зашпаклевали, да зашкурили. А как красочка свежая блестит! Это девчонки красили. Только они так могут — ласково да аккуратно, что твой макияж.

— Да, у тебя было что шпаклевать. Небось, за двадцать лет много топляков да камней нахватал обшивкой?

— Конечно, довелось походить. Я ведь с Северной Двины начинал. Там знаешь, какой у меня рулевой был? Сам Густав Александрович Богуславский.

- Это не тот ли, что и сейчас на радио и телевидении передачи ведет? Я от молодых «шлюпарей», которые историей интересуются, слышал.

— Да, тот самый. Тогда-то он, правда, больше кулинарией интересовался — коком в проходе был. А еще лоцманом. Говорил, что все мели на Северной Двине знает. Не обманул, точно все знал. Я теперь тоже их все своими бортами помню.

— Неужели до сих пор все помнишь?

— И всё, и всех. Каждого «шлюпаря», кто в мои шпангоуты пятками упирался, банки своим потом смачивал, вальки мозолями полировал. Всех помню и люблю, без них ведь и мне не удалось бы такой интересной жизнью пожить.

— Что, так уж все хороши?

— Плохого не помню. Ведь любовь-то наша — взаимная. Бывало, ни днем, ни ночью не расставались. Даже ночевали у меня на «рыбинах» — под банками. Между собой-то они объясняли, что в шлюпке комаров меньше, чем в палатке, но я-то знаю, что это любовь. А комары там, и правда, бывали зловредные.

Помню, шли мы по Днепру, это уже в другом походе, так на подходе к Херсону такие комары налетели, нигде от них спасенья не было — ни на воде, ни под водой. Даже мне борта погрызли. Зато потом вышли в Черное море — отдышались. Там и солнце, и ветер, и вода морская, и галечка на берегу мягкая, и девушки на берегу загорелые. Да что говорить, ты на море то бывал?

— Нет еще. Я ж молодой еще, пластиковый, Меня так далеко не пускают. Расскажи-ка еще про шлюпарей.

— Да, приятно вспомнить. Ребята дружные, заботятся друг о друге. Бывало, вечером заберутся в палатку, и давай друг другу мозоли на попе йодом мазать. Шлюпарь должен быть здоров со всех сторон. Они и на зарядку каждое утро выбегали в любую погоду. Форма одежды — голый торс. А когда грести начинали, то и остальную одежду сбрасывали. Прямо, древние греки.

— Сейчас так уже не гребут, девчонок стало много среди них.

— Не скажи. Остались еще среди них динозавры, которые сохраняют традиции и могут поучить молодых уму-разуму. Вот и сегодня двое из них здесь.

Тут на пирсе раздались шаги, и показался мой товарищ с термосом и бутербродами. Голоса стихли. Я еще раз всмотрелся в собеседников. Бывалый деревянный ЯЛ-6, свежепокрашенный с яркозеленым ширстреком и цифрой «три» на флюгарке, и светло-серая пластиковая шлюпка покачивались рядом, касаясь, друг друга плетеными кранцами. Прошлое и настоящее гребного дела.

Уходя с пирса, я подмигнул им, как старым друзьям. Я не прощаюсь. Впереди у нас с ними еще много новых миль.

Илья Евтухов