Шлюпка «раз». Часть 1

Часть 1.

Часть 2.

Часть 3.

Вместо предисловия

Шлюпка раз — это командирская шлюпка. Это почетно и дает некоторые преференции, кстати, до сих пор не понимаю почему. Отличные ребята обитали в шлюпке два, шлюпке три и даже в шлюпке четыре. Может быть дело в звучании? Командирскую шлюпку никогда не называли «шлюпка номер один», а всегда «шлюпка раз». Отнесем это к мифам и суевериям шлюпарской конфирмации нагеля всемогущего. Как бы то ни было, я родом со шлюпки раз, и поэтому так решил назвать цикл коротких очерков по мотивам шлюпарской жизни.

Оглядываясь на двадцать с хвостиком лет назад, я понимаю, что без шлюпочных походов меня бы не было. Не в смысле биологии, а как личности. Именно в шлюпочных походах в немалой степени сформировался мой непростой характер, и тот внутренний стержень, что до сих пор порой вылезает наружу остро оточенными гранями. Мне всегда везло с учителями, и повезло с командиром, нет, не так — с Командиром, человеком с большой буквы, я еще скажу немало хороших слов о нем, как бы он не возражал (а, надеюсь, и не будет).

Основной романтической темой Корабелки конца восьмидесятых XX века были стройотряды. Про шлюпочные походы я слышал, но военно-патриотическая направленность этого мероприятия никак не прельщала закоренелого нонконформиста, и посему после первого курса я отправился в стройотряд «Орион». Ну что сказать, хватанул романтики по самую манупу. Я не хочу никого обидеть, но восторженных отзывов в стиле Веллера вы от меня не дождетесь. Клановость, формализм, блат, и откровенная «дедовщина». Это и есть «романтика» стройотрядовского движения той поры. Оно, зародившись на энтузиазме, успело слиться в направляющей силой комсомола, прогнить и мумифицироваться сродни основной системе. Это движение вырождалось, сейчас его вроде возрождают, Бог в помощь.

Попал я в шлюпочные походы совершенно случайно, это была очередная счастливая случайность в моей биографии. Так случилось, что два «хвостатых отличника», я и Саня Руденко, выпив чашку кофе под папиросу на «пятаке» седьмого этажа общаги на Стачек 111/1, решили отправиться в трудовую «академку», а после неё, родимой, непременно в очередной шлюпочный поход. Сказано — сделано.

Саня Руденко, именно так он настаивал, не Саша, не Санек, не Александр, уличный аристократ, поскольку при советской власти настоящих аристократов не было — постреляли задолго до того. В нем уживались дерзость и благородство, авантюризм и обстоятельность, граничащая со степенностью. И в отличии от меня он временами был настоящим педантом, надеюсь не обидится. Я хотел бы Сане Руденко посвятить эти короткие рассказы, но не буду, потому что точно обидится, такой уж он Саня непростой человек. Мы не виделись черти сколько лет, года три назад встретились, так толком и не поговорив, но этот «псевдомолдаванин» сыграл ключевую роль в моей жизни, за что ему отдельное спасибо.

Итак, начнем.

1989

Первые шаги по планширю

Каждый, не одурманенный продуктами расширения сознания шлюпарь, знает, что ходить по планширю нельзя. Планширь должен быть девственно чист, как от грязных пяток, так и от немытых рук гребцов. Это базис, но у меня были другие университеты. Вводный курс я пройти еще не успел, а мой добрый учитель в канонических традициях подначки, вещал с серьезным выражением лица:
— Надо научиться уверенно ходить по планширю.
— Но зачем, это же риск, можно оказаться за бортом...
— А представь — идете под парусом, шлюпка забита всяким хламом, а ты — «вжик» и уже на носу, или «вжик» — уже в корме.

Александр Руденко
Фото: А. Гурьянов

Я поверил. По планширю я не ходил, я по нему носился, мне не мешала ни искусственная качка от инструктора, все того же Сани Руденко, ни вполне натуральный ветер. На планшире я чувствовал себя так же уверенно, как на паркете пятака в общаге. Каждый день в конце марта 1989 года мы расчехляли шлюпки, а в конце дня их зачехляли. Все это время я отрабатывал приемы перемещения по планширю, он для меня уже был аналогом асфальта. Я не знаю что произошло в тот день, то ли звезды не так легли, то ли роса под чехлом скопилась... В очередной раз пробегая по планширю, я поскользнулся, и полетел в студеную маслянистую воду гребного канала. В конце марта, еще даже понтоны не убрали. Вылетел я из воды практически с той же скоростью, весенняя вода, надо сказать, способствует. Стою, а на понтон потоком стекает то, что успело впитаться в мою одежду. Навстречу, как назло, командир:
— Рановато купальный сезон открыл. И чего тебя туда понесло?
— Так с планширя соскользнул...
— С планширя?! Иди уже переодевайся, подводник.
Долго мы потом беседовали с Саней, преимущественно нецензурно, говорил в основном я, но по планширю с тех пор не то, что не бегал, шагу не ступил.

Командир

Фото: C. Довгялло

Дядя Вася, Василий Александрович Сапожников. Невысокий коренастый человечек, необычайно энергичный, просто сгусток энергии. Когда меня представили Командиру, я сразу понял — через неделю он меня выгонит, пошлёт. Я ошибся. Если карма все-таки существует, то вокруг дяди Васи достигается её наивысшая концентрация. Типичный кинетостатик, он надежно якорил собеседника за что угодно — за пуговицу, обшлага бушлата или просто за локоток, и только после надежного контакта начинал простым русским языком с малоросским акцентом вправлять мозги заблудшим овечкам из числа своих подопечных.

Дядя Вася всегда многословен. Я сам по природе своей молчун и недолюбливаю словоохотливых людей, но многословие дяди Васи настолько в тему, что вовсе не вызывает отторжения, а даже наоборот. Он никогда не кричит, а если ты его чем-то расстроил, то голос его становится чуть тише обычного и чуть четче произношение. Но от этой тихой скороговорки тебе сразу становится не по себе. Великолепная черта. И двадцать пять лет спустя после этого знакового знакомства, когда я нет-нет да и срываюсь на крик с подчиненными, то сразу вспоминаю Командира, и резко меняю тон. Это работает гораздо лучше крика.

В.А. Сапожников
Фото: А. Захаров

Кап-два, капитан второго ранга, он никогда не чурался шипастого и задиристого студенческого братства, он был своим среди сопляков, которыми волей случая ему доводилось командовать. Он никогда не дистанционировался, пытаясь навязать уважение. Он готов был драться за своих шлюпарей, как бы не правы они ни были. Его уважение шло снизу, его авторитет не подвергался сомнению. Обидеть Командира — лучше сразу пойти на бак и застрелиться.

Но главное, пожалуй, не это. Дядя Вася настоящий русский офицер. Именно он своим примером в корне изменил мой взгляд на «морских людей», как мы до сих пор их шутливо называем. Вопреки анекдотам про солдафонов, и не только анекдотам. Вопреки антивоенно-непатриотическому раздолбайству, вопреки до отвращения надоевшему лицемерию «политики партии». Пару раз мне довелось наблюдать реакцию дяди Васи на откровенную гадость в его адрес. Я видел растерянного, обескураженного человека. «Как же так, братцы, разве так можно?». И более ни намека. По-моему, это и есть благородство.

Наверное, поэтому он меня и не послал. Я откровенно не вписывался в мироощущение командира — худощавый патлатый и вечно небритый хиппи с впалыми глазами и подростковым нигилизмом против жизнерадостного позитивного мужчины в самом расцвете сил. Но так получилось, и я об этом ни капли не жалею.

Как я уже упоминал, мне повезло с учителями. Предыдущие наставники только укрепляли мой юношеский нигилизм. Дядя Вася его пошатнул. Настолько основательно и настолько вовремя, что я ему обязан, пока живу. Сегодня он мне позвонил и ненавязчиво напомнил: «Надеюсь, ты не забыл, где находится нагель?» И я немедленно сел дописывать эти заметки вместо отчетов и диссертации. Обязательства надо исполнять...

Все песнопения и дифирамбы останутся в этой главе, поскольку дядя Вася, в силу природной скромности, может и обидеться. И сам чувствую, что разошелся, но не могу остановиться.

Шлюпка раз

Не коллектив, а плавсредство. С восстановления командирской шлюпки началась моя шлюпарская жизнь в 1989 году. Дядя Вася подвел нас с Саней Руденко: «Эту шлюпку надо восстановить, ребята». А восстанавливать было что. Осенью недобросовестные коллеги по яхт-клубу бросили её на берегу, зиму и раннюю весну она провалялась открытая всем ветрам. Планширь, брештук, банки, лючки и рыбины серого цвета лежалой древесины, рассохшийся набор, облупившаяся краска на бортах. Удручающая картина. Это был мой курс молодого бойца, хотя я не верил, что эту посудину можно оживить. Саня был другого мнения.

Перво-наперво мы затащили её в эллинг и содрали старую краску кордщёткой. Шлифовать и шпаклевать, потом опять шлифовать и шпаклевать. Шпаклевку мы замешивали из сурика и мела, в тяжелых случаях добавлялась пакля. Мы разбивали ошметки оконных стекол и осколками скоблили банки, рыбины и прочее до чистого дерева. Потом пропитывали разогретой олифой, потом опять скоблили. Примерно через месяц обозначились первые результаты нашего труда. И через месяц к нам присоединился Майк Болдовский. Наступило время инноваций. Первым делом Майк принес электродрель с резиновой насадкой под наждачку и наглядно продемонстрировал, что месяц мы с Саней явно не тем занимались. Ненадежная олифа была заменена надежным лаком.

Фото: А. Захаров

Через месяц шлюпка сияла. Как птица феникс, возродившаяся из пепла. Саня нарисовал на форштевне крылья и полярную звезду, рисовал он знатно. Усталости не было, была гордость — мы это сделали. Спущенная на воду шлюпка летела по волнам, словно это не шестёрка, а четвёрка с более агрессивными «крейсерскими» обводами.

Командир построил личный состав:
— Руденко и Погорелов, объявляю вам благодарность!
— Служим Советскому Союзу, — сквозь зубы проблеяли мы с Саней, нонконформизм все еще лил через край.

А при погрузке мы пробили второй пояс от киля в районе носа с левого борта. Дыру заделали шпаклевкой с паклей, на пояс прибили заплатку из жести, с внутренней стороны брусок. Так она на моей памяти с этой заплаткой и проходила, но менее родной не стала. Впрочем, это уже другая история.

Шлюпарские рекорды

Гребной канал от дороги до острова был шириной метров 90-100. В 1993-м его расширили, но тогда он был не так уж и широк. А середина апреля не лучшее время для купания. А с Майком мы договорились встретиться часов в 9 утра и ключи от рундука я забрал с собой. И я безбожно опоздал — в без двадцати десять подхожу к рундуку, готовясь к словесной обструкции. Никого, странно, Майк обычно пунктуален, открываю рундук, иду к причалам. Куртка, футболка, джинсы, сумка уже на настиле причала — это как квест разгадывать. Откидываю чехол командирской шлюпки — вот он, аки супермен, в накидке из красного полотнища, которым мы протирали борта от росы.

Майк поучаствовал в проводах товарища в армию, а после поехал в яхт-клуб, исключительно в силу пунктуальности. В автобусе уснул, проснулся напротив стадиона им. Кирова, был такой, если помните. Назад с километр, а рундук вот он, напротив, только гребной канал мешает. Он его переплыл, в апреле, когда еще отдельные льдины плавают на поверхности. Одежду благоразумно сложил в сумку, но она оказалась негерметичной. Потом мы жгли большой костер и пили обжигающий чай. Я бы так вот напрямик побоялся бы, но Майк — человек слова... Обещал к 9:00 и прибыл.

О незыблемости шлюпарских традиций

В начале каждого похода необходимо утопить отпорник. Не короткий, а длинный. Сейчас традиция выродилась, но в 1989 была еще незыблемой. На погрузке 4 шлюпки и 4 шлюпаря. Задача без неизвестных, по одному шлюпарю на ял. Мне досталась вторая, наш старшина, Миша Семеновых, придал мне нужное направление волшебным пендалем в корму и вроде на 50 метров должно было хватить. Но что-то пошло не так, нос начал предательски заворачиваться по течению Невы. Правильнее было бы вставить пару баковых весел в уключины и в пару гребков выправить ситуацию. Но мне до спасительного троса не хватало всего-то сантиметров 30, а на отпорнике еще шкертика почти метр. Шкертик наш боцман с веселой фамилией Чмут не привязал, а просто намотал. В книжках пишут, что длинный отпорник обладает положительной плавучестью. Не верьте, врут. Отпорник потом в Петрозаводск привезли, но запас неумолимо таял.

Как я переквалифицировался в правого загреба

1989 год. Поход Петрозаводск—Ленинград. Да-да, тогда еще Ленинград. Стартанув из Петрозаводска, за пару дневных переходов мы добрались до разведанного ранее пионерлагеря в урочище Деревянное. То есть разведали его еще до нас, у меня-то был первый поход. И начались разброд и шатание. После двух дней разброда и шатания, когда поход был практически под угрозой срыва, командир ласковым словом погрузил личный состав на ялы и, невзирая на погоду, погребли мы к далекому острову Девичий. Погода, следует отметить, была самая та — моросящий дождь и сильный встречный ветер. Через четыре часа непрерывной... гребли сидящие на старкнице готовы были душу продать за место на банке, но мы были неумолимы. И в этот момент сдох правый загреб. Не то чтобы совсем, но он был невысокого роста и своим темпом 25-26 гребков в минуту напрочь измотал экипаж. Народ был на взводе и я, прерывая бунт на корню, просто занял его место, а он пересел на мое место правого среднего. Весил я тогда килограммов на 30 меньше, нежели сейчас, грудой мускулов не обладал, но, видимо, жилистость помогла сдюжить. И в этот, для меня переломный момент, командир увидел во мне человека, то есть шлюпаря.

Преференции кока

Почему я стал коком. Во-первых, благодаря Сане Руденко — «Он в общаге неплохо готовит». Во-вторых, кока на зарядку не выгоняют и от дневальства кок освобожден. Выползая из палатки в бушлате и с папиросой, чувствуешь некоторое превосходство над окружающим миром с голым торсом.

Хотя если серьезно — это была авантюра. С высоты нынешнего опыта, когда есть свой кулинарный блог, рубрика в газете и не менее 15 лет совершенствования навыков — готовить я в то время не умел. На поход было заявлено человек 45, но поляки не приехали, а продукты на них были закуплены. На этом я и сделал имя — как в анекдоте: «Евреи, не жалейте заварки». А потом пришел опыт, который дает знать о себе до сих пор, но начиналось все с откровенной авантюры. Командир до сих пор не догадывается, но себя-то я обманывать не стану. Эх, мне бы в ту пору мои теперешние знания, был бы легендой шлюпочных походов.

Ты помнишь, как все начиналось…

1989-й. Мой первый поход, а других новостей на сегодня у меня нет. Это было тяжело, не скрою. Убитые руки первой недели, хотя с кровавыми мозолями Паши Майкова, фото которых до сих пор мелькают на шлюпарских вечерах, конечно, не сравнить, первая манупа, первые впечатления от шлюзов на Свири, первая уверенность, что мне это нравится и, в отличие от стройотряда, я с походами не закончу. Первый опыт в любой области сугубо личное, а я и так уже разговорился.

Владимир Погорелов, выпускник ФКЭ ЛКИ 1993 г., старшина шлюпки

Часть 2